Веденин
Андрей
Чувство
смешного в бытовых описаниях Гоголя.
«Поздравляю читателей с
истинно веселою книгой!»
(В.Г. Белинский.)
«Фестончики, все фестончики:
пелерина из фестончиков, на
рукавах фестончики, эполетцы
из фестончиков, внизу фестон-
чики...)
(Н.В. Гоголь.)
Чувтво
смешного в бытовом описании Гоголя.
«Чичиков вскочил с постели, не посмотрел даже на свое
лицо, которое любил искренно и в котором, как кажется, привлекательнее всего находил
подбородок, ибо весьма часто хвалился им перед кем-нибудь из приятелей, особливо если это происходило во время бритья. «Вот,
посмотри, - говорил он обыкновенно, поглаживая его рукою:
какой у меня подбородок: совсем круглый!»
Это типичная фраза, характеризующая поведение
Чичикова.
Так пишет Гоголь – смешно, ясно, изображая всех своих
героев чудаками, а иногда и полными идиотами!
Когда Ноздрев рассказывал про Чичикова, про фальшивые
бумажки, про то, где и когда женится тот на губернаторской дочке, а после стал
нести какую-то околесину про сбежавшего Наполеона... и при этом вся толпа, понимая, разумеется,
что это все бред, продолжала внимательно слушать.
Это стиль Гоголя – обличение. И все это скрывается за
колоссальным, неповторимым юмором!
Хохочешь до упаду!
Хотя бы все эти говорящие фамилии: Бобчинский
и Добчинский, Митяй и Миняй,
Собакевич... ну и, конечно, Плюшкин! Ну прямо так и
представляешь темную низкую фигуру в капюшоне, тихо крадущуюся по кондитерской,
и незаметно скрадывающую все плюшки, что только есть!
А Манилов! Это ж надо назвать старую обшарпанную голубую беседку «храмом уединенного
размышления». Наверняка, Манилов до сих пор сидит развалюхе
и «уединенно размышляет», в то время как его сыновья, Фемистоклюс
и Алкид, тихонько сидят дома и кушают кашку.
Где-то мимолетом упоминается фамилия «Неунывай-корыто», но она вряд ли говорит о чем-то
существенном. Но смешно.
Сам Чичиков разъезжает по окрестностям города NN и скупает у помещиков мертвых душ.
Помещик Манилов устроил Чичикову «роскошный» прием,
продал ему пресловутых душ, и, посчитав его «в высшей степени приятным
человеком», очень деликатно попрощался с ним.
Только Чичиков несколько оторопел от упомянутых Фемистоклюсов и храмов, но остался доволен.
Коробочка уложила его спать не перину, взбитую до
самого потолка так, что он опустился до самого пола.
А от Ноздрева он не получил ничего, кроме игры в
шашки, после чего Ноздрев из каких-то своих соображений чести, полез драться.
А в какие иногда дурацкие
ситуации попадали герои...
Когда Собакевич умял целого осетра за полчаса, и когда
губернатор подвел гостей к этому чуду природы, от
былой вкуснятины остался лишь хребет. А Собакевич был уже совершенно ни при чем
и сосредоточенно «тыкал вилкой в какую-то соленую рыбешку».
Все смешно. Везде смех. Как сказал Виссарион
Григорьевич Белинский, единственный положительный
герой у Гоголя – это смех. Но, как сказал он, это смех «сквозь невидимые миру
слезы. И грустно становится жить на этом свете, господа...»
За всем этим очаровательным, главное, действительно
веселым юмором, скрываются слезы.
«Какая же непостижимая, тайная сила влечет к тебе?
Почему слышится и раздается немолчно в ушах твоя тоскливая, несущаяся о всей долине и ширине твоей, от моря до моря, песня? Что в
ней, в этой песне? Что зовет, и рыдает, и хватает за сердце? Какие звуки
болезненно лобзают и стремятся в душу и вьются около моего сердца? Русь! Чего
же ты хочешь от меня?»
Теперь же грустно, печально...
Но «в дорогу! в дорогу! прочь набежавшая на чело
морщина и строгий сумрак лица! Разом и вдруг окунемся в жизнь со всей ее
беззвучной трескотней и бубенчиками, и посмотрим, что
там делает Чичиков».
И вообще, «поздравляю читателей с истинно веселою
книгой!»